Термин «транснациональный» подарила литературе экономика. Словарь даёт следующее толкование: «международный, с участием нескольких стран. Выходящий за пределы нации, страны…» и т.д. Определение легко перепутать с «литературой изгнания» или «эмигрантской литературой», хотя есть некоторое сходство. Однако присутствуют несколько очевидных признаков, по которым можно определить принадлежность писателя к транснациональной литературе:
· произведения создаются писателями-мигрантами;
· зачастую это автобиографическое повествование, рассказывающее об опыте ассимиляции в другой стране; в поисках идентичности героев присутствует глубокая рефлексия;
· как правило, авторы владеют несколькими языками.
Конечно, рамки—это попытка запихнуть литературу в прокрустово ложе. При более близком рассмотрении обычно произведение словесности гораздо шире и ярче.
Заметна ещё и бытовая особенность транснациональной литературы: её восприятие коренными гражданами. Любой итальянец, немец… могут запросто бросить такому автору по-московски: «Понаехали!» Ведь традиционно итальянской, немецкой, французской— считалась и считается литература, связанная с национальной идентичностью.
Кстати, переброшу мостик к немецкой транснациональной литературе: есть такой автор Рафик Шами. Сириец, по объективным обстоятельствам, оказавшийся в Германии. Его «Горсть звёзд»—дневник подростка— чудесная вещь, напечатанная в «Иностранной литературе», № 2, 2019. Шами— прекрасен. На его примере можно смело утверждать, что транснациональные авторы, безусловно, расширяют границы национальной культуры, и, становясь неотъемлемой частью литературного процесса, сообщают ему особый колорит. Что само по себе здорово.
Но, всё же обратимся к «Иностранной литературе», №5, 2022. В майском тематическом номере «Италия: женские голоса» транснациональная итальянская литература представлена авторами разного вероисповедания, возраста и происхождения. В нашем случае, пусть будут три голоса (их гораздо больше).
Эдит БРУК—венгерка, выжившая в концентрационных лагерях. Рассказ «Приговор» о большой еврейской семье и жизни в венгерской деревне. Семья строго соблюдает традиции. Каждый четверг героиня отправляется во двор синагоги, где шохет забивает домашнюю птицу. Ему позволено судить о пригодности мяса для верующих. «Только он имел право произнести слово «кошерный», означающее, что животное чисто, или слово «трефный», звучащее для всех как приговор». События происходят накануне войны, её предчувствием напитан воздух, а голод оказывается сильнее религии.
Албанка Орнелла ВОРПСИ жила несколько лет в Италии, а писать по-итальянски начала, эмигрировав во Францию. «Пейте какао Ван Гуттена!» рассказ об опыте смерти. Тринадцатилетняя девочка навещает свою прабабушку Мому, которая так стара, что уже тяготится жизнью, а родственникам кажется бессмертной. Но в момент всё меняется, когда у старушки в паху обнаруживают шишку. Становится ясно, что это приговор. Девочка не хочет думать, что Мома умирает. Чтобы скрасить последние дни старушки, она начинает сочинять истории. А когда уже ничего невозможно выдумать, вдруг вспоминает эпизод, рассказанный Владимиром Маяковским в поэме «Облако в штанах» … Как вам такой ход? Здравствуй, русская литература! Разумеется, название рассказа и эпиграф к нему— Маяковский.
Джара КАН—итальянка с африканским корнями. «Моё имя» — о поиске идентичности. Проблема, которую часто испытывают дети мигрантов. Героиня, её зовут Элизабет, узнаёт от африканской богатой родственницы, приезд которой поставил семью эмигрантов с ног на голову, что европейское имя, которым её нарекли при рождении, —неправильное. Должно быть ещё одно—имя предков…Так кто же она Элизабет? Итальянка или…?
Я выбрала только три имени и малую форму, но замечу, что журнал очень хорош. И чтобы оценить женскую литературу во всех жанрах, стоит прочитать весь номер «Иностранки».
Светлана Калашникова, главный библиотекарь городской библиотеки №1